Один из главных идеологов восстановления Эстонской Республики историк и писатель Лаури Вахтре в статье августовского номера эстонского журнала "Diplomaatia" сравнивает два двадцилетних периода самостоятельности Эстонии: в 20-е-40-е годы, и только что закончившийся, если отсчитывать от 20 августа 1991 года. Что между ними общего, чем различаются эти две Республики, и каковы главные задачи нынешнего момента с точки зрения сохранения эстонского народа на века - таковы темы, раскрываемые советником министра обороны по вопросам связи с общественностью Лаури Вахтре в ходе своего анализа, представленного в статье журнала, издаваемого под патронажем Центра оборонных исследований. Постоянное чувство бдительности нужно вплавить в свою культуру - делает вывод стратегического значения эстонский писатель и историк.
Справка журнала «Diplomaatia»: Лаури Вахтре, советник министра обороны по связям с общественностью. Депутат парламента Эстонии (Riigikogu) в гг. 1992-2003, 2007-2011, автор ряда книг на историческую тему (на эстонском языке), в том числе: «Империя абсурда», «Воспоминания о потерянном мире», «Великое разочарование».
Время второй самостоятельности Эстонии во многом схоже со временем первой, однако, есть и отличия. Первой Эстонской Республики хватило чуть более, чем на 22 года, но поскольку от начала и конца свою часть откусили одна оккупация, и другая полуоккупация, то в исторической памяти закрепилось «20 лет самостоятельности», что совершенно справедливо, считает Лаури Вахтре.
Во вводной части своей статьи-обзора Лаури Вахтре обозначает сам факт схожести двух двадцатилетий самостоятельности Эстонии, и указывает на наличие и различий в эти два периода. Он задаётся вопросом: были ли во второй период самостоятельности извлечены уроки из первой, и замечает, что в давно подвергнутом анализу первом периоде самостоятельности выявляют несколько относительно самостоятельных периодов, что теперь нужно проделать и со второй двадцатилеткой.
Вахтре оговаривается, что оценивать исторический период, который по сути ещё не закончился, а продолжается - весьма трудное дело, ибо события и явления становятся значимыми лишь по прошествии времени, и приводит в качестве примера важность существования правительства Отто Тифа (В современной эстонской историографии Правительство Отто Тифа рассматривается как законное правительство Эстонии. – О.Р.), но при условии, что Эстонскую Республику всё-таки восстановили. А вот если бы этого не произошло, то по его мнению, событие осталось бы маргинальным. Другими словами, только задним числом выясняется, что было важным, а что нет. И такое правило можно назвать «синдромом будущего, творящего прошлое», или быть умным задним числом, но факт тот, что в отношении второй двадцатилетки Эстонской Республики возможности исторической науки в части прогозирования важности событий ограничены, и мерой развития можно использовать случившиеся в этот период события, явления и тенденции.
Поэтому Лаури Вахтре оценивает вывод (принуждение к выводу) российских войск в 1994 году важным и значимым событием, ибо в 2004 году Эстонию приняли в НАТО, чего бы не произошло, если бы войска России по-прежнему базировались бы в Эстонии. Но – опять же – не будучи ясновидящим, трудно оценить, насколько важным в длительной перспективе было вступление в НАТО. Если в течение следующих десяти лет НАТО будет испытывать упадок, и потеряет значение настолько, что Эстония, считай, останется без защиты, то можно будет сказать, что уход российских войск в 1994 году не имел особого значения. При этом Вахтре выражает общую надежду, что всё же так не случится. Надежда, по его мнению, не научный термин, но в данном случае приемлемый, поскольку противоположное невозможно утверждать: те, кто желают Эстонской Республике плохого, и прогнозируют именно такой сценарий – и они могут полагаться лишь на иррациональную надежду, в какие бы чужеродные слова эту надежду ни облекали, и какой бы важности именами институтов не стали бы это подтверждать.
Лаури Вахтре переходит к некоему "послужному списку" Эстонской Республики за последние 20 лет. Под этим углом зрения он относит годы с 1987 по 1991 к прелюдии. Государство ещё не было восстановлено, борьба за него ещё только шла.
Далее последовали годы 1991-1995, и этот этап можно, по-Вахтре, обозначить как восстановление государства de facto, куда вместились финансовая реформа, референдум по Основному закону (конституции Эстонской Республики – О.Р.), выборы парламента (Riigikogu) и президента в 1992 году. А также уход российских войск в 1994 г. и, наконец, уход первой послевоенной правящей коалиции после всеобщих выборов в 1995 году. Сутью этого этапа был ответ на вопрос, возьмёт ли Эстония курс на декоративное полугосударство, или целью будет поставлено стать полноценным самостоятельным государством, насколько это возможно для такой малой страны, как Эстония. Вопрос решили в пользу второго варианта, или – быть самостоятельным государством, и всякий честный и непредвзятый историк при этом признает важнейшую роль тогдашнего премьер-министра Марта Лаара, каковую – роль премьер-министра – можно было исполнить лишь в силу решения принятого народом осенью 1992 года у избирательных урн. С головокружительной скоростью были приняты принципиальные решения (пропорциональный налог, политика «плыви, или утони» в отношении банков, и многое подобное), влияние которых сказывается и сегодня. Командная экономика была превращена в рыночную, а эстонские войска получили оружие.
Годы 1995-2004 Лаури Вахтре характеризует словами «практическое строительство», куда входили, образно говоря, и «перекуры», ожидание бетона и рытьё котлованов не в том месте, порой и нарочное. Вперемешку с жаркой и эффективной работой. Были и попытки сменить курс, но они не были слишком энергичными и скоординированными, в конце-концов оказавшись безуспешными. Эстония развивалась как политически, так и экономически. В 1997 году было получено приглашение на переговоры о вступлении в Европейский Союз, в 2002 году – приглашение в НАТО. Этому предшествовал большой объём подготовительной работы. В 2004 году Эстония присоединилась к обеим организациям, чем выполнила не только неофициальный план-максимум, но и мечту 1991 года.
В этот период самостоятельным подэтапом укладывается и упадок в 1997-1999 гг., в течение которого на Эстонию оказал влияние первый международный экономический кризис, и впервые был принят бюджет с дефицитом. Это было своеобразным предупреждением. Но своё государство стали воспринимать ещё серьёзнее. Например, перестали иронизировать над своими силами обороны.
Далее последовала идиллия – годы с 2004 по 2008. В Эстонию текли инвеститции и дешёвые деньги, которые, как и везде, привносили невиданный экономический рост, кредитный бум и множество прочих бумов и бумчиков. Которые, к сожалению, по большей части были мыльными пузырями.
Но особо останавливаться на описании этих лет, как и самых последних, нет необходимости – они ведь перед глазами. Будничной и центральной заботой стали не только отъезд населения за границу, но и праздники, как, например, День песни и танцев молодёжи, который подтвердил, что у нашей любви к отечеству глубокие корни. И что должно вселять оптимизм в будущее.
Вылепив таким образом части в общем процессе развития восстановившей самостоятельность Эстонии в период 1987-2010 гг., Лаури Вахтре переходит ко второй части своего анализа, и приступает к поиску подобий в первой Эстонской Республике. Он пишет, что бросается в глаза схожесть в чередовании радости/надежды с настроениями разочарования, а также более-менее постоянное недовольство политиками, что проявлялось как тогда, в довоенной Эстонии, так и теперь. Времена, конечно, отличались, и столь негативно журналистика и общественное мнение Эстонии к политикам в 1920-30 гг. не относились, как относятся ныне.
Лаури Вахтре оговаривается, что сказанное опирается больше на интуицию, чем на количественный анализ, поэтому является спорным, однако бесспорно то, что в то время журналистика таким образом не раздевала догола общественных деятелей, а общественность, основываясь на традиционных ценностях, относилась к «безответственности и беззаконию» с большей приемлемостью, чем теперь. И снова Лаури Вахтре возражает сам себе: «проивостояние в отношении политической элиты выросло в начале 1930-х гг. в бОльшей степени, чем за последние, теперешние 20 лет.»
Ещё, по мнению Вахтре, с тем временем объединяет ностальгия по прошлому. В той, «первой» Республике многие люди постарше говорили про то, какая хорошая жизнь была в «русское время», насколько крепким был рубль, и как много можно было на него купить. Говорили, что в «российское» время был и товар, и деньги – а вот теперь, мол, товара достаточно, а денег – нет. (В конце советского времени к этому замечанию прибавилось другое, будто теперь есть деньги, но нет товара.) И то правда, что экономика России, и Эстонии в её составе, развивалась до Первой мировой войны необычайно быстро. Однако, когда широкие возможности России исчезли, виновницей сочли самостоятельность и саму Эстонскую Республику, хотя причина заключалась в крушении самой России и в установленной там абсурдной (по мнению Вахтре - ред.) экономической модели.
Примерно так же многие в восстановленной Эстонской Республике тоскуют по советскому времени, когда жизнь была якобы дешёвой (что соответствует действительности лишь в очень ограниченной степени) и выискивают вину в самостоятельности, хотя причина скрывается совсем в ином: советское время означало бессчётную жизнь в долг, и конец такой жизни произошёл не по причине восстановления Эстонской Республики, а в силу неизбежного коллапса абсурдной, существующей в долг, экономики.
Ныне тоскующие по советскому времени люди почему-то не помнят, что «хорошее» время рубля закончилось задолго до восстановления самостоятельности и денежной реформы, а не под их влиянием. Лаури Вахтре находит схожие ноты и в побочных явлениях, неизбежно сопровождающие резкую смену экономических условий: неожиданное приобретение и потерю собственности, появление самодовольных нуворишей, чванливая обывательщина. Так же, как и в первый раз, эти явления сопутствовали развитию прежде всего в первые годы самостоятельности.
В настоящее время, на двадцатый год восстановленной самостоятельности, чванливая обывательщина почти что исчезла, вместо неё проявляется обыкновенные невежество и мужланство, которые в том, или ином виде сопровождают любое культурное тело от рождения до могилы. Вахтре спохватывается: «это не означает, будто мы стали уже «готовыми», или являемся уже некими опытными в составе восточного сообщества под названием Западная цивилизация. Мы всё ещё молодой народ, у которого есть как хорошие, так и плохие стороны. В целом молодость всё же красивое время, по ней скучает каждый, только бы без подростковой глупости.»
Наконец, Лаури Вахтре переходит и к различиям между двумя Республиками – той, первой, и нынешней, утверждая, что их определить проще. И ещё тот вопрос – какое различие считать самым важным. Сам Вахтре ставит на первое место по важности факт, что если при создании первой Эстонской Республики можно было оставлять в действии бОльшую часть старой системы правовых норм, прежде всего – отношения собственности, то теперь по восстановлению государства пришлось начинать с основательно разрушенного законодательства. Образно говоря: следовало из ухи снова сделать рыбу. И каждый, мол, должен понимать, что это существенно труднее, чем сварить уху из рыбы (читай: коммунистическими реформами уничтожить нормальную систему гражданского общества и всё перемешать).
Некоторые важные законы царского времени оставались в действии почти до конца первой самостоятельности, но было бы немыслимым, чтобы сейчас оставались в действии, например, земельный, или гражданский кодексы Эстонской ССР. Вахтре вспоминает, что «эти законы пришлось в срочном порядке заменить в самое первое время восстановления самостоятельности, однако совсем другое дело – изменить мировоззрение и ценностные представления людей. Но отчасти мы в течение всего советского времени пронесли в себе совершенно цивилизованное понимание о праве, справедливости и собственности – так, как они и должны были быть, хотя они и не были таковыми. Вот этот фундамент нас и спас в общих чертах.»
Другим важным отличием Лаури Вахтре называет то обстоятельство, что во второй раз банковская и финансовая системы Эстонии встали на ноги сразу же после восстановления самостоятельности. Эстонская крона не упала в омут инфляции, её не надо было и девальвировать. Экономику Эстонии сориентировали не на обманчивый российский рынок, а на борьбу за существование на полях свободного рынка Европы и всего мира. И здесь Лаури Вахтре подходит к вопросу: «в чём же мы сумели воспользоваться уроками прошлого и стали на этот раз умнее? И в первую очередь я назову изначальное исключение политики нейтралитета. Лидеры освобождающейся второй Эстонии в большинстве своём были одного мнения – что нейтральность маленького государства невозможна. В лучшем случае это идеалистическая мечта, которой нет места в реальном мире. Поэтому уже на заре начали целенаправленную работу во имя попадания в НАТО. И сегодня можем сказать, что… очередное чудо. Дверь НАТО была открыта короткое время, и мы сумели использовать момент. Чудо, за которым стоят убеждение и воля целого ряда талантливых и преданных людей. Образовалась критическая масса решающих/влияющих людей, которые негласно отдавали себе отчёт в том, что у Эстонии есть только две возможности: или быть аннексированной, или находиться под угрозой аннексии. Предпочитая последнее, следовало максимально обезопасить себя от этой угрозы. Невольно взяв уроки у голландцев, которые или находятся в затопленном состоянии, или находятся под угрозой затопления И они предпочитают последнее, защищают себя адекватными средствами, и испытывают радость от своей земли и свободы.»
Вахтре считает, что в нынешнее время воспользовались и прошлым опытом демократии. Доводом он приводит то, что несмотря на то, что и в нынешнее время появлялись требования установления сильной президентской власти, однако, мол, у них не было широкой основы, и одной из причин такого положения он считает факт несчастным образом закончившегося правления президента Пятса. Лично Вахтре убеждён, что обвинения в адрес Пятса безосновательны, и даже низменны – в плоскости информации того момента он принял единственно возможное решение – однако, отсюда и следует общее недоверие к авторитаризму, что сыграло удачным образом теперь. Но если подобное недоверие превратится в слепое, беразборное неприятие как первого, так и нынешнего политического руководства, то побочное оздоровительное действо лекарства превысит своё лечебное воздействие.
Под конец статьи Лаури Вахтре указывает ещё на одно обстоятельство, о котором не может умолчать: «Наша крона побила рекорд, просуществовав дольше, чем полумистическая, воспеваемая в песнях крона довоенной Эстонии, которую хранили в качестве реликвии и поглядывали на неё, вздыхая. И наша свобода скоро побъёт рекорд, продлясь дольше, чем длилась та, прошлая. Это – очень радостные рекорды, но каждый такой рекорд сопровождается угрозой падения напряжения. Рекорд побит – и вроде бы больше и не важно, насколько много. Однако, это очень важно, это и есть самое главное. Ведь не было бы особого смысла, скажем, через десять лет под новой аннексией стонать и тешить себя надеждой, что «всё-таки мы побили рекорд»
Да, крона закончилась, и так мы и выражаемся, но это ведь не несчастье. На самом деле крона действует и дальше, она скрывается в евро. С самостоятельностью нечто подобное, но в то же время и нет. Если какую-то её часть придётся – вместе с другими, гораздо более сильными государствами – делегировать органам правления Европейским Союзом, то это может стать необратимым, и в этом случае состоится то же самое, что и с кроной – самостоятельность сохранится в какой-то опосредованной форме. Но аналогия тут лишь частичная, поскольку самостоятельность всё-таки не может быть какой-то общей, и речь может идти лишь о делегировании какой-то очень ограниченной части самостоятельности.»
Заканчивая статью, Лаури Вахтре снова делает оговорку, и поправляет сам себя: «Точнее, здесь я имею в виду нечто другое. Нашей самостоятельности угрожает не Европейский Союз, а всё-таки кто-то другой, кто-то Вольдеморт, имя которого свободно выговаривают лишь немногие. И подпадание под власть названного и есть та самая угроза, как море для голландца, в случае чего борьба идёт не за то, что как долго мы сможем ему сопротивляться, а за то, сможем ли мы навсегда его отторгнуть. И в этом нас не должно сбить никакое успокоение от успеха или от побитых рекордов. Здесь нет никаких рекордов. Нашим первозданным вопросом самосохранения – понятно, что наряду с приростом населения – является вопрос о том, сможем ли мы постоянное чувство бдительности вплавить в свою культуру таким образом, чтобы оно стало частью этого организма, чтобы его не смогли бы вымыть никакая смена поколения, никакой экономический бум и никакой экономический кризис, и ни одно пережитое несчастье, или достигнутая победа.»
Подготовил Олег Родионов
Оригинал статьи