Юрий Михайлович Батурин – человек уникальный. Четыре высших образования, докторская степень, необычайно широкий круг научных интересов. Не очень долгая, но яркая политическая карьера. А главное – он работал космонавтом-испытателем в Центре подготовки космонавтов им. Юрия Гагарина, был заместителем командира отряда космонавтов по научно-исследовательской и испытательской работе. Совершил два космических полета. Его порядковый номер – среди советских и российских космонавтов – 90, в мировой классификации – 382.
Эстония в свое время играла заметную роль в советской космической программе. Здесь изготовлялась пища для космонавтов. Велись исследования, в том числе в обсерватории Тыравере. Но для Юрия Батурина Эстония памятна и иным. В 1988 году, в самый разгар перестройки, Юрий Батурин работал в Институте государства и права, занимался проблемами свободы печати. Вместе с Михаилом Федотовым и Владимиром Энтиным разработал проект закона о печати. В Москве цензура не дала разрешение на его публикацию. Тогда с помощью Союза журналистов Эстонии проект был переведен на эстонский и напечатан в Spordileht, а затем в качестве как бы перевода с эстонского перепечатан в «Молодежи Эстонии». По правилам однажды напечатанный в СССР текст в дальнейшем перепечатывался без цензурного разрешения – так что проект пробил себе дорогу по всей стране...
В столице Эстонии Юрий Батурин побывал в конце ноября 2015 года по приглашению медиа-клуба «Импрессум». Тогда и состоялась эта его беседа с журналистом таллинской газеты "Столица" Борисом Тухом.
Посетить другой мир и возвратиться
Юрий Михайлович, скажите, что чувствует человек в космосе и становится ли он другим после того, как побывал там?
- Начну с ответа на второй вопрос. Безусловно, личность человека, который побывал в космосе, меняется. Я это знаю по себе. И не встречал еще космонавта или астронавта, который отрицал бы, что космический полет повлиял на его личность.
Один литературный герой, как вы помните, утверждал: «Все к лучшему в этом лучшем из миров».
- Вольтеровский Кандид. И его оптимизм далеко не всегда соответствовал тому, что с ним проделывала судьба.
- Совершенно верно. Так что существует и противоположная точка зрения: «Все к худшему в этом худшем из миров». С точки зрения закона возрастания энтропии она имеет больше прав на существование. Но дело не в этом.
К лучшему или к худшему – мы с вами можем заключить, если нам предъявлено более одного мира. А это не так. Все люди на Земле живут один раз. Потом уходят – в другой мир или куда еще, но пока что никто не возвращался. За исключением 550 человек, начиная с Юрия Гагарина, которые побывали в космосе. Вот они побывали в другом мире и вернулись. И самое потрясающее из того, о чем вы спрашиваете – понимание того, что ты оказался в другом мире. Следовательно, можешь посмотреть на мир, в котором ты жил, со стороны, и можешь в него вернуться. И оценить этот мир заново после того, как ты побывал в другом. Тут я могу сказать, что, несмотря на закон возрастания энтропии, прав был Кандид: это в самом деле лучший из миров. Для нас, людей.
- Вы стали космонавтом, уже многое сделав, получив разностороннюю научную подготовку. Вам было почти 50 лет, когда вы совершили свой первый полет. А первые космонавты были летчики-истребители, лет 26-28. Что, с тех пор требования к здоровью космонавта стали менее жесткими, или тогда менее известны были возможности человека?
- И то, и другое. Конечно, требования стали попроще, но ведь и медицинская техника стала другая. Если бы участников первого отряда космонавтов поместили в компьютерный томограф, которого тогда просто не было, не уверен, что все они по медицинским показаниям были бы допущены к полетам. Сейчас с помощью новейшей медицинской техники обнаруживается то, о чем тогда никакого представления не имели. Собственно говоря, тогда требования были простыми: молодость и рост небольшой, чтобы поместился в корабль. Отбирали молодых именно потому, что болезни к ним не успевали прицепиться. Собственно говоря, это вопрос диалектический. Медики знают: абсолютно здоровых людей нет – есть недообследованные.
Два часа на бочке с бензином
Космонавты занимают место в корабле за несколько часов до взлета?
- За два часа.
- Что они чувствуют в течение этих двух часов?
- Не слишком приятные ощущения. Хотя, во-первых, уже хорошо, что ты в корабле и тебя оттуда не вытащат. Шутки кончились, хочешь – не хочешь, передумал – не передумал, но ты полетишь. Это хорошо. А ощущение, что ты сидишь на огромной бочке, наполненной горючим, малоприятны. Земля это понимает, и поэтому в эти два часа на связь с экипажем сажают инструктора, который провел с ними много месяцев, знает каждого досконально и по интонации может определить, что кто чувствует. Инструктор занимает космонавтов вопросами, которые особого смысла не имеют, но позволяют отвлечься от неприятных мыслей.
- На станции космонавты находятся без скафандров?
- Да.
- Но в невесомости? Как к ней привыкнуть?
- Человек ко всему привыкает. Нужно вырабатывать в себе абсолютно новые навыки. По земным правилам, тебе рука нужна, чтобы фиксироваться: поднимаясь по крутой лестнице, ты держишься за перила. А в космосе надо учиться фиксироваться без рук: руки у тебя заняты другим. Значит, надо учиться цепляться за предметы, которые закреплены большим пальцем ноги. Все эти навыки на Земле не могли понадобиться, значит нужно заново учиться передвигаться, есть, пить, спать.
Не такие уж они туристы
- В одном из ваших полетов на борту станции был американский космический турист. Что он из себя представлял?
- Он, Деннис Тито, по специальности инженер. Работал когда-то в NASA, рассчитывал траекторию полета к Марсу. У него техническое образование, он работал в такой среде, которая ему дала знания. Так что профаном его никак не назовешь! Подготовка его сводилась к тому, чтобы он научился обеспечивать свою жизнедеятельность: поесть, попить, сходить в туалет, надеть и снять скафандр. И чтобы не нажимал на кнопки, на которые не надо нажимать.
- Я помню анекдот, который возник после полета монгольского космонавта. «Очень руки болят, - жаловался он. – Русский друг меня по рукам бил: не трогай кнопки, не трогай кнопки!».
- Этот анекдот вечен. И сегодня его рассказывают про космонавтов-туристов. Но он не имеет под собой практических оснований.
В космос – с научными целями
- Сразу после полета Гагарина возникла замечательная эйфория: все были уверены, что через 20 лет люди полетят на Марс, а уж на Луну будут летать, как к себе домой. На Луну полетели, но на этом, вроде бы, остановились?
- Так в любом деле бывает. Поначалу – прорыв; приращение достижений происходит очень быстро. Кривая идет круто вверх. А дальше прибавляется понемногу, кривая становится пологой до тех пор, пока не произойдет новый прорыв. Так же и с космонавтикой получилось. Со временем выяснилось, что проблем, которые необходимо решить, гораздо больше, чем казалось.
- Какие задачи выполняет сегодня Международная космическая станция? Имеют ли они отношение к экологии?
- Основные задачи, которые выполняют экипажи МКС – научные. Проведение экспериментов. Включая дистанционное зондирование Земли, т.е. наблюдения за экологическим состоянием земной поверхности.
- Озоновые дыры видны из космоса?
- Нет. Синяя полоска вокруг Земли, которую мы видим из космоса – это атмосфера. Она тоненькая, маленькая. И дыры, которые в ней есть, по своему масштабу не различимы человеческим глазом.
Посылайте в космос поэтов
- Вы председатель Союза фотохудожников России. У вас, наверно, много выставок?
- Когда я был рядовым членом Союза фотохудожников, у меня было много выставок в разных странах: от Китая до Испании. Но когда мне пришлось (не скажу, что к этому стремился) стать председателем Союза, я про выставки забыл. Заниматься ими некогда, да для председателя не нужно.
- В космосе другая цветовая гамма?
- Да, она богаче, чем на Земле. Сочетания цветов, оттенков, сочности, яркости – фотопленка или цифра с любым числом пикселей, или видеокамера передать все это не могут. Только художник! Я считаю, что должен полететь художник, увидеть – и показать это людям.
- Алексей Леонов ведь рисовал?
- Рисовал. Но у него никогда не было времени делать это в Космосе. Рисовал он на Земле. Есть набросок, сделанный им в космосе. Леонов – действительно художник, и очень неплохой художник, но нужно не только художника посылать, но и музыканта, и поэта, чтобы они передали ощущения, которые испытали.
Точная ли наука – политика?
- Вы были помощником Бориса Ельцина...
- Был.
- Какое впечатление осталось у вас об этом человеке? Высказывания о нем очень противоречивы.
- Знаете, я недавно был в Екатеринбурге на открытии «Ельцин-центра». Большой президентский центр, экспозиция, хранилище документов. Производит впечатление: полезную вещь сделали. И когда ходишь по «Ельцин-центру», смотришь фотографии, возвращаешься к мыслям об этом, в самом деле, очень противоречивом человеке. Да это и неизбежно. Никакая человеческая личность не может восприниматься только с плюсом или только с минусом. Политика, как, собственно, и жизнь, не арифметика: одним знаком не обойдешься. Да, противоречивая личность, но эта личность влияла на ход истории. Но ведь и сам ход истории выбирал личности, которые нужны были, чтобы он осуществлялся – и в числе этих личностей оказался Ельцин. Он менял мир вокруг себя – но и мир менял его. История его ломала и меняла, и отсюда его противоречия.
- Судя по всему, он последние годы жизни тяжело болел?
- Да, после выборов 1996 года. Точнее, начиная с выборов.
- Создается впечатление, что российский трон в некоторых случаях радиоактивен. Борис Годунов за шесть лет царствования из уверенного в себе мужчины в расцвете сил превратился в закомплексованного невротика. Александр Третий, человек богатырского здоровья, процарствовал всего 14 лет и умер от целого букета болезней. Ленин... Ельцин... Я уж не говорю о вождях, которые правили, не приходя в сознание.
- Уверяю вас, это не только российский трон. Это особенность власти. Любой. Знаете, космический полет не сказывается позитивно на здоровье. Никогда. Точно так же и власть не сказывается положительным образом на здоровье их носителей, несмотря на то, что к их услугам все достижения медицины. Власть сокращает жизнь .Стрессы постоянные...
- Вы ведь занимались и применением точных методов при подсчете политических процессов. Насколько это точно? И имеет ли отношение к той политологии, которая долго и подробно объясняет, как будет, а потом столь же убедительно объясняет, почему все получилось наоборот?
- Почему все получилось наоборот – прерогатива очень многих наук, не только политологии. Это в физике бывает. Известна реальная история про теоретика, которому показали кривую, и он объяснил, почему она так идет. Ему сказали: «Извините, но вы держите рисунок вверх ногами». Он перевернул лист и снова очень уверенно объяснил.
Да, я этим занимался. Окончив Московский физико-технический институт, я, как положено молодому физику, был убежден, что все можно описать в формулах. Следовательно – получить точное решение. Какие-то модели я построил. И так как первая из них получилась удачной, это вселило в меня эйфорию, но в результате я понял, что жизнь формулами не опишешь. Здесь нужны другие подходы, другие методы, А если использовать математические методы, то специально разработанные под конкретную задачу или проблему, а не те, которым тебя учили в институте и которые были разработаны для иных целей.
- Как бы вы охарактеризовали нынешнюю политическую ситуацию?
- Нынешняя политическая ситуация характеризуется высокой степенью турбулентности. Здесь прогнозировать ничего нельзя, так как здесь, в отличие от ситуации спокойной, ламинарной, малое воздействие незначительных элементов системы, может оказаться, в конечном счете, определяющим. Предсказать, что будет, с помощью математических методов невозможно, но описывать тенденции – возможно.
Взорвем ли мы самих себя?
- С точки зрения т.н. долгой длительности сейчас уже идет Третья мировая война – или все-таки нет?
- На этот вопрос рано давать ответ, так как мы находимся в самом начале долгой длительности (по Броделю) и не знаем, насколько она долгая и что будет происходить дальше.
Даже сегодня, через 70 лет после победы во Второй мировой войне, у нас нет ответа на вопрос, когда началась Вторая мировая война. Обычно называют 1 сентября 1939 года, но это европроцентристский взгляд. Необходимо учитывать и Испанию, и китайско-японскую войну. Определить параметры этой долгой длительности – нерешенная пока научная задача. А сейчас мы находимся в самом начале новой долгой длительности, и делать выводы рано.
- Вы читали Михаила Веллера, который считает, что человечество стремится к максимальному энергетическому действию, т.е. к тому, чтобы взорвать себя самого?
- Веллер ввел такую аксиоматику и строит основанные на ней модели. И будет продолжать, пока не построит модель, которая противоречива в самой себе. И тогда ему придется вернуться к аксиоматике и подправить ее. Это, в конечном счете, игра ума. Либо ты отсекаешь все факты, которые не влезают в концепцию, либо возвращаешься к аксиоматике, меняя ее, чтобы в концепцию вошли все факты. То, что пишет Веллер – талантливо, но все-таки игра ума, а не прогноз.
Необходимо поддерживать горение
- Интеллектуальный уровень нынешних политиков вас не удручает?
- Меня удручает катастрофическое падение общего уровня образования и культуры. Не только среди политиков.
Если какие-то процессы не поддерживать, они становятся затухающими. Что-то должно поддерживать горение. Применительно к образованию – это политика, сформулированная и четко проводимая государством. Политика на развитие образования; если культура финансируется по остаточному принципу, а образование реформируется на западный манер, - это адаптивное управление. По принципу «делай, как я!». Он ногу поднимает – и я поднимаю. Он делает шаг в такую-то сторону – и я делаю. В конце концов, я туда дойду. Этот вид управления существует в биологических формах: пчелиное семейство, муравейник. Каждый отдельный индивид не обладает интеллектом, но все вместе за счет этого адаптивного управления они живут и решают свои задачи. Но это примитив.
А мы от управления рефлексивного, т.е. представлений о ситуации, о мире, об объекте, от того, чтобы воздействовать на мотивы субъекта, формировать нужные представления – словом, от такого высокого типа управления мы спускаемся на низкую ступень, к управлению адаптивному.
- У вас была в Таллине встреча со школьниками. Какое впечатление она произвела?
- Я люблю встречаться со школьниками. Они порою задают неожиданные вопросы, заставляющие тебя самого задуматься. Таллинские школьники задавали очень умные вопросы. Взрослые. Хотя они еще подростки. Они уже приближаются к взрослой жизни – и вполне осмысленно.
- Так что, несмотря на все усилия министерства образования – а последние четыре министра, это гротескный вариант крыловского «квартета» (не буду уточнять, кто козел, кто осел и т.д.) – у нас еще достаточно умных ребят?
- У нас министерство образования тоже многое вносит в трансформацию школьников. Но есть важный элемент, который не способно устранить никакое министерство. Это хороший учитель. Если учитель готовил своих учеников хорошо – несмотря ни на какое воздействие министерства образования, несмотря ни на какие изменения в программе, несмотря на давление власти – он все равно вложит в учеников то, что надо.
Я беседовал с одним из своих однокашников по физтеху – мы вместе учились, но потом наши пути разошлись; он остался в МФТИ преподавать и преподает до сих пор – и он сказал, что они не сталкиваются с недобором. «Мы всегда набираем достаточное количество школьников, с которыми можно работать и учить их физике, математике и т.д.», - сказал он. Несмотря на все трансформации, в том числе социальные.
Выяснилось, что на протяжении всех этих десятилетий в МФТИ поступают ребята из одних и тех же регионов и одних и тех же школ. Уходит учитель – и перестают поступать оттуда студенты.
Так что учитель – очень важная фигура для сохранения интеллектуального потенциала любой страны.
- Как бы вы охарактеризовали ЕГЭ?
ЕГЭ учит не думать, а угадывать. И нами уже управляют люди, которых научили угадывать, а не думать.
- Как вы думаете, каковы главные вызовы, стоящие перед обществом?
- Во-первых, проблемы, связанные с общим падением культуры. На всех уровнях, включая бытовой. Переломить эту тенденцию! Не спускаться, а подниматься надо!
А вторая задача: сохранить мир, восстановить добрые отношения между государствами. И вторая задача связана с первой. При низком уровне культуры это невозможно.